Скажу еще, что для Птиц человек — как бы древнее здание. В его высокие окна видно небо, и Птицы пытаются или выстрелить в небо сквозь эти окна, или хотя бы закрыть их в человеке. Это для них так же естественно, как для обычных птиц летать.
Как объясняли философы и пандиты, происходило это не потому, что цукербрины хотели людям зла, а именно потому, что они хотели добра. А добро, наслаждение и счастье появлялись только по контрасту с мукой и болью, так уж был устроен проклятый человеческий мозг. Этот перелатанный биокомпьютер, доставшийся людям по наследству от тараканов, ящеров и прочих гормональных роботов, невозможно было переделать. Нельзя было вычистить из Кешиного биореестра обмылки забытых программ, помогавших когда-то выживать древним обезьянам.
Для меня эта вечная фотография выглядит так: парень в сером кимоно (оно было мне очень велико и служило чем-то вроде домашнего халата) сидит в полулотосе перед старым зеркалом в дубовой раме. Зеркало таких размеров, что больше похоже на калитку. Подложка стекла уже стала окисляться, или что там бывает со старыми зеркалами, и по ней веером расходятся черные пятна. Но мне это не мешает — там, куда я гляжу, со стеклом все в порядке.
Так в чем же заключался смысл моей работы? Зачем надо было охранять мир, где происходят подобные вещи, если других миров бесконечно много и никто, вообще никто, не задерживается здесь надолго? Я не знаю точно. У меня есть только предположения.
— Я здесь для того, чтобы помочь, — ответила сестричка. — Какого рода проблемы вы испытываете? Кивните, когда я угадаю. Проблемы с операциями на фейстопе? Проблемы с системой…
— В чем же оно? — выбрал Кеша нижний вопрос.