Я говорил про области мира, скрытые от моего взора, и это была одна из них: я никогда не сумел бы различить исчезающе далекого измерения, если бы не видел сегодняшнюю Надю — его источник и ведущую туда нить.
Когда бабочка сделалась мудрецом по имени Чжуан-цзы, тот проснулся в уверенности, что и раньше был китайским мудрецом — которому просто приснилось, будто он на время стал порхающей между цветами бабочкой. После этого Чжуан-цзы прожил долгую и счастливую жизнь.
В начале следует описать ту точку, где сходятся все эти истории — или, может быть, откуда они расходятся.
И когда какая-нибудь одинокая, нищая и забытая всеми старуха плачет в своей конурке, понял я с благоговением, вся огромная неизмеримость содрогается и плачет вместе с ней, и в этом самое удивительное и поистине божественно страшное.
Шум походил на рокот, раздающийся в морской раковине, когда прикладываешь ее к уху. Только он был намного громче и басовитей, как если бы в раковине действительно ревело шумящее море. Сквозь этот рокочущий низкий звук пробивался другой, нежный и мелодичный: будто бы звон крохотных шестеренок и шатунов, какой-то тонкой бронзовой механики — причем механизмов в этом пространстве было много-много, и очень непохожих друг на друга: все они тикали с разной скоростью. Звон казался удивительно осмысленным — я почти понимал его, словно это был древний язык.