– Да ну? – удивленно взметнул косматые брови бородач.
Впрочем, до утра ему времени не дали. Стоило освобожденно задремать – лязгнул засов. Застонав, Ванька решил, что теперь и штаны отнимут. Но все оказалось гораздо хуже. Давешний конвоир, пьяный и злой, зашел в карцер, махнул кому-то, чтобы заперли дверь снаружи, молча положил на сырой пол электрический фонарик – так, чтобы луч упирался в Ваньку. Потом достал из-за пазухи полуметровый кусок резинового шланга. Ванька, все еще привязанный к трубе, даже сообразить ничего не успел. Хоть и был милиционер – или теперь уже бывший милиционер? – сильно нетрезв, бил он профессионально. Сперва досталось ребрам. Ванька сжимал зубы и терпел, вскрикнув только раз, когда плотная упругая дубинка случайно попала по кисти левой руки – пальцы взорвались такой болью, что и не описать. Потом треснула ткань штанов, и он рухнул на пол, сжался в позе эмбриона – и тогда мент взялся обрабатывать спину.
Пожарная часть. Универсам. Закрыто. Никаких следов оборотня в Сумраке, никаких девушек в реальном мире на добрую сотню метров вокруг. Три переулка. В который из них она свернула? Ни одного фонаря. Зыбкий свет проливается из окон, но натыкается на сугробы и, посрамленный, не в силах пробить их туши, остается ночевать в снегу, во дворах, невольно превращая проезжие части по эту сторону штакетников в наполненные гудроном желоба.
– Да я лучше тут! – испуганно глянув на табурет, отказался молодой тракторист.
«Да он же издевается надо мной, – растерянно подумал Угорь. – Самым натуральным образом. Будто я не полномочный представитель Ночного Дозора, а… бюрократ какой-то…»