Был взлёт, и болтанка, и плоские шуточки Раздва-кряка, пытавшегося таким образом уверить всех, что он ничуточки не боится летать. Был полураскрытый рот Гюнтера, первого рекрута «стержневой нации», недавно принявшего присягу и переброшенного к нам из другой роты. Были искажённые глаза Микки. Хань к нам так и не вернулся, до сих пор валялся, судя по письмам, где-то по госпиталям.
Мельком я подумал, что охранка, если захочет, прикроет эту лавочку очень даже быстро. Если не прикрывали – значит, нуждались в ней. Иллюзия свободы, наверное. Длинный поводок для свирепого пса.
Я бросил последний взгляд на часы. Мы пришли вовремя. За сорок пять секунд до норматива. И, похоже, пришли первыми. Кроме нас, других рекрутов и близко видно не было.
Тем не менее я неторопливо подошёл к стойке. Сделана она была тут, как и положено, из распиленных пополам здоровенных дубовых бочек, словно из коньячных подвалов. Нельзя сказать, что на меня стали коситься – так, поглядывали с известной настороженностью. У собиравшихся здесь наверняка имелись причины не любить имперских соглядатаев.
По словам солдат, это была обычная операция. И даже не слишком трудная. Так что, если бы не «чудовища», осада и «сидение», не видать бы мне Железного креста как своих ушей.
Несмотря на то что на орбите Иволги болтались все свободные корабли флота. Десять чёрных живых болидов, наглухо закрытых чёрной броней, вывалились из тёмного Ничто в реальное пространство, плавно затормозили и неспешно, с достоинством, стали опускаться. Им, похоже, нипочём была атмосфера, нипочём высокие температуры прохождения; они почти не нуждались в торможении и если и сбросили скорость, то лишь перед самым контактом. Да, и, разумеется, рухнули они в океаны Иволги. Рухнули и скрылись под водой, никак себя в эти сорок восемь часов не проявив.