— Где? — Он потянулся всем телом, поднимаясь из-за стола.
Взревели трубы, заиграли музыканты, а по ковровой дорожке ко мне стали выходить знатные гости, чтоб засвидетельствовать свое почтение.
Меня еще била дрожь от событий, связанных с молодым бароном, кровь кипела адреналином и, похоже, все еще шла из носа. Бедная девочка уже вся перемазалась алым.
— Единственным верным решением будет оставить все как есть и уйти до полудня следующего дня. — Он был прав, это было разумно, но вот совесть бешеным псом металась в груди, с пеной у рта крича, что там люди, которые думают обо мне, там люди, которым я небезразличен, и им нужна помощь.
— Не бойся. Прости, маленькая, так надо. Мы должны жить. — Я нес какую-то чушь, одевая ее в окровавленное платье, потом одеваясь сам, все это время оглядываясь и замирая в испуге при малейшем шорохе. «Нужно успокоиться, мне нужно успокоиться, — твердил я, пытаясь унять дрожь в руках, ощущая, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Как же страшно, Боже, как же страшно! Что я творю? Все это впустую!» Паника то нарождалась во мне, то гасла под ударами животного страха, твердящего, что нужно выжить любой ценой.
Дело меж тем приобретало плачевный оборот для Рингмара, пехота плотно связала вражескую кавалерию, а вот нашим конным не только пришлось идти к противнику под обстрелом, но еще и пробивать пикинеров, умываясь в каждой атаке кровью, откатываясь и вновь бросаясь в бой. После второго или третьего подобного маневра в строю под седлом с нашей стороны осталось чуть более двух десятков конников, спешным порядком отступающих к лагерю.