– Вы, видимо, ждете от меня каких-то адресов и явок, правильно я вас понимаю? Но поверьте, мне совершенно нечем вас обрадовать. Моя история с самого детства – это рассказ о том, как я бегу от людей, а в этом контексте о других следует говорить только категориально, понимаете?
Барон взял меня за рукав, и вокруг нас опять замелькали беспорядочные полосы света. Я успел привыкнуть к этому фантастическому зрелищу, и моя голова больше не кружилась. Барон шел вперед, пристально вглядываясь во тьму; посмотрев на его скошенный назад подбородок, рыжие усы и горькую складку в углу рта, я подумал, что он меньше всего способен напугать кого-нибудь своим внешним видом.
– Только не думайте, что в этом есть что-то унизительное для вас. Очень мало кто готов признать, что он такой же в точности, как и другие люди. А разве это не обычное состояние человека – сидеть в темноте возле огня, зажженного чьим-то милосердием, и ждать, что придет помощь?
– Да оттого, что если нравственный закон в ней был бы мертв, он никогда не посмел бы топтать ее устои ногами. Я вот перечитывал недавно Достоевского, и знаете, что подумал?
– С чем пирожки-то? – нежно спросил Барболин. – Говорят, тут люди пропадают. Как бы не оскоромиться.