Отец лежит в конце коридора. И мама с ним. Вернее, за ним, в нише, где раньше стояла высокая ваза. Дар узнал мамино платье из темно-синего мягкого бархата, который ему жуть как нравился – шелк скользкий, а бархат, он живой почти.
А над городом, над площадью, которую уже к вечеру переименуют в площадь Возмездия, поднимается бурый флаг – белая простыня, вымоченная в крови.
– Тебе ничего не хотелось бы тут поменять? – Терлак принял кружку с вином. Бокалы Меррон так и не купила.
На мое счастье, Палаццо-дель-Нуво более чем гармоничен.
– Мне когда-то слабо помогла. Я перестал верить близким людям. И вот что получилось…
Над валом поднимаются дымы, серые нити, на которых держится по-зимнему тяжелое небо. И луна, она показывается рано, едва ли не в полдень, почти касается земли, словно яблоко на золотом шнурке.