Однажды О-Юми ушла раньше обычного, когда луны уже не было, но до рассвета оставалось ещё далеко. Ничего объяснять не стала – она вообще никогда ничего не объясняла, просто сказала «Мне пора», быстро оделась, на прощание провела пальцем по его щеке и ускользнула в ночь.
Тело – потому что мигрень прошла, а ссадины и порезы совсем не ныли. Когда истекающего кровью дуэлянта привезли домой, первой навстречу выбежала О-Юми. Она не позволила Доронину вызвать доктора, занялась раненым сама. Смазала чем-то пахучим рубцы на руке и бедре – и кровотечение моментально прекратилось. Потом дала Эрасту Петровичу выпить травяной настой – и с черепа будто упал стальной обруч. Фандорин тряхнул головой, похлопал глазами, даже постучал себя ладонью по темени, но ни тошноты, ни боли, ни головокружения не было. Более того, куда-то исчезла усталость, мышцы наполнились упругой, звенящей силой, хоть снова хватай шпагу, и ещё неизвестно, чья теперь возьмёт. Новообретенная, волшебная лёгкость во всех членах за день не ослабела, а, пожалуй, даже окрепла. И это было очень кстати – ночь обещалась быть бурной.
– А что достанется мне? – спросил Эраст Петрович.
– Не стану, Уолтер, не стану. Можете обо мне вовсе не упоминать. – Инспектор подошёл к решётке, посмотрел на всхлипывающего князя. – Скажите, доктор, у вас в саквояже найдётся ампула морфия и шприц?
Фандорин отодвинул достопочтенного в сторону и вошёл в кабинет.
Одеться изящно, но просто: чёрный сюртук, белая рубашка с отложным воротником – никакого крахмала, никаких галстуков. Плащ? Пожалуй. И трость, это беспременно.