Появился и третий; вздрогнув, я понял: это и есть Леверье.
Вечером вы поймете, предупреждала Лилия. Поколебавшись, я откинулся назад.
Вдруг сзади кто-то театрально откашлялся. Я крутанулся на месте — и замер от удивления. Посреди склона, ярдах в пятидесяти, из земли высовывались голова и плечи Жюли. Она упиралась локтями в откос, а позади нее зловещим, кощунственным нимбом чернел зазубренный круг. Но в лукавом лице ее ничего зловещего не чувствовалось.
— Но в тот же день мы любили друг друга. Такое тоже, в общем, не забывается.
Они остались на тарелке, нетронутые, во всем своем вычурно-пестром великолепии.
— Так проще. Я стану стюардессой, ты уедешь в Грецию. Ты свободен.