Он опять умолк, словно дата заставила его задуматься; готовил меня к новому своему облику, к новому повороту.
— Ты как избалованный ребенок. Неслыханно. — Не двинулась с места. Сделав к ней несколько шагов, он понизил голос, но я разбирал, что он говорит. — Актриса имеет право на срыв. Но не в присутствии посторонних. Иди-ка извинись перед гостем.
Мы прошли в смежное помещение, тоже пустое. Туда сразу втолкнули раненого — не отвязывая от стула — и оставили посреди комнаты. Напротив поместили стул для меня. Полковник уселся поодаль, взмахом руки удалил пытчиков. И вот я заговорил.
— Мой муж погиб в сорок третьем. На Дальнем Востоке. Он так и не увидел Бенджи. — Мое нетерпение забавляло ее. — Он был первым учителем английского в школе лорда Байрона.
— Ты ее не раздражаешь. Уже большое дело.
В 1964-м я взялся за работу: скомпоновал и переделал ранее написанные куски. Но сквозь сюжетную ткань «Волхва» все же проглядывало ученичество, путевые записки исследователя неведомой страны, полные ошибок и предрассудков. Даже в той версии, которая увидела свет, куда больше стихийного и недодуманного, чем полагает искушенный читатель; критика усерднее всего клевала меня за то, что книга-де — холодно-расчетливая проба фантазии, интеллектуальная игра. А на самом деле один из коренных ее пороков — попытка скрыть текучее состояние ума, в котором она писалась.