– Дело не в этом, – терпеливо, словно ребёнку, сказала она. – Совсем не в этом.
Титулярный советник поневоле подался вперёд.
– Ничего не понимаю, – объявил доктор Ланселот Твигс, сдёргивая скользкие, в бурых пятнах перчатки и накрывая раскромсанное тело простыней. – Сердце, печень, лёгкие в полном порядке. В мозгу никаких следов кровоизлияния – зря я пилил черепную коробку. Дай Бог всякому мужчине за пятьдесят пребывать в столь отменном здравии.
– Теперь незачем, – объяснил консул. – Они своё дело сделали. Будет суд, они выступят с красивыми речами, публика будет смотреть на них, как на героев. Про них напишут пьесы, нарисуют гравюры. Потом, конечно, оттяпают головы, но почётное место в японской истории они себе обеспечили.
Камата, не оборачиваясь, промычал. Кажется, он утратил всякий интерес к гайдзину.
Но Монах и тут не сплоховал. Не попёрся сразу, как Маса, а опять сел на корточки и долго рассматривал деревянные доски. Потыкал в них шестом, что-то сообразил, удовлетворённо крякнул. Потом с силой надавил кулаком – пол возьми и качнись.