– Не бойтесь, не взорвётся, – сказал ему инженер. – Она без взрывателя.
Видимо, признание заслуг, а ещё более то, что снимаются какие-то возражения, было для Рыбникова очень важно. Он просветлел лицом и даже запел про тореадора.
И все же с того раза у него вошло в привычку, дойдя до конца бульварной подковы, делать петельку с захватом Остоженки. Проходил Рыбников и мимо доходного дома Бомзе – шикарного, четырехэтажного. От праздности настроение у Василия Александровича было непривычно-рассеянное, так что, поглядывая на узкие венские окна, он даже позволял себе немножко помечтать о том, чего никогда и ни за что произойти не могло.
– Первый был ровно в пять. Второй минуточек через семь-восемь.
Во-первых, это будет не разврат, а чистейшей воды самоотверженность – причём даже не из-за страстной влюблённости, а из-за бескорыстной, возвышенной дружбы.
Особый поезд № 369-бис ожидался ровно в полночь, и можно было не сомневаться, что эшелон прибудет минута в минуту – о графике его следования Фандорину телеграфировали с каждой станции. Состав шёл по «зеленой улице», вне всякой очереди. Грузовые, пассажирские и даже курьерские уступали ему дорогу. Когда мимо обычного поезда, беспричинно застрявшего где-нибудь в Бологом или Твери, проносился паровоз с одним-единственным купейным вагоном, бывалые пассажиры говорили друг другу: «Начальство поспешает. Видать, в Москве какая-нибудь закавыка».