– Говорите, ушастый? – спросил инженер, нагибаясь и рассматривая что-то на полу. – Не этот?
Здесь было совсем пусто – ни экипажей, ни прохожих. Штабс-капитан вскрыл оба конверта. Коротко заглянул в тот, что потолще, увидел учтивое обращение и ровные ряды аккуратно выписанных иероглифов, читать повременил – сунул в карман. Зато второе письмо, написанное стремительной скорописью, всецело завладело вниманием пешехода.
Поезд как раз въезжал на допотопный, ещё клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.
Пока Эраст Петрович тёр ему виски, пока нащупывал нервный узел пониже ключицы, начали шевелиться оглушённые налётчики.
Тезоименитский мост – не более, чем проба сил. Движение по нему будет полностью восстановлено через две недели, пока же поезда идут в обход по псковско-старорусской ветке, теряя всего несколько часов. Но если б подобный удар был нанесён в любой точке за Самарой, откуда магистраль вытягивается единой ниткой протяжённостью в восемь тысяч вёрст, это вызвало бы остановку сообщения минимум на месяц. Армия Линевича окажется в катастрофическом положении. И потом, кто мешает японцам устраивать диверсии одну за другой?
– Надо же, чтоб именно на Тезоименитском! – крикнул генерал ещё издалека. – Ведь мы писали министру, предупреждали, что мост ветх, ненадёжен! А он мне выговаривает, грозится: мол, если окажется, что японская диверсия, – под суд. Какая к лешему диверсия? Тезоименитский мост не ремонтировался с 1850 года! Вот вам и пожалуйста: не выдержал тяжести эшелона, перевозившего тяжёлую артиллерию. Орудия попорчены. Много погибших. А хуже всего, что нарушено сообщение с Москвой!