Но Эраст Петрович ошибся. Перед распахнутой дверью переминался с ноги на ногу приёмщик.
– Очень даже возможно. У меня месяц назад один анархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спелёнутый, как младенец. И рычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить – не желал на виселице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького.
Между тем эксперты закончили осмотр места катастрофы и представили заключение, полностью подтвердившее фандоринскую версию.
– Ах, перестаньте! – всплеснула ручкой Гликерия Романовна. – Не хочу слушать! И когда только закончится эта ужасная война!
– Да! Вы не представляете, какая мерзость эта Самара! А её родители, братья! Скоты, сущие скоты! Пускай она меня не любит, пускай! Да и зачем любить живой труп, выхаркивающий собственные лёгкие? Но я и с того света протяну ей руку, я вытащу её из трясины… То есть вытащил бы…
А может быть, он того, испугалась вдруг Лидина. Как теперь говорят, с кукареку в голове?