— Лейтенант Хофманн, почему вы остановились? Пленные устали?
— Спасибо, Лех, век не забуду, и… вот тебе на пропитание. — Я попробовал протянуть ему деньги, но рука была немедленно отбита в сторону, и на меня уставились бешеные глаза.
Чуть дернувшись, «тридцатьчетверка» медленно поползла вперед. Я же, приказав зарядить бронебойным, внимательно наблюдал за верхушкой холма. Танк встал, Молчунов с Истоминым втянули раненого внутрь танка и положили его на днище.
— Не понимаю, о чем вы, — сделал я недоуменный вид, не обратив внимания на озадаченное лицо девушки.
— У меня очень много информированных агентов, так что я знаю практически все. Маньяки, террористы…
— Ты смотри, сержант, не уважает он нас, брезгует говорить с советскими командирами. — Посмотрев на полицая немигающим взглядом, представляя, что передо мной просто кусок мяса, предельно жестким голосом рявкнул: — Ты никто и звать тебя никак! У тебя есть выбор: умереть легкой смертью, рассказав все, что мы спросим, или долгой и тяжелой, если будешь молчать. И не вращай глазами, знаю, что со сломанной челюстью можно говорить. Да, больно, но можно.