– Хорошо бы сейчас капустки, – мечтательно выдохнул хорунжий.
Новые земли первые годы давали сверхвысокие урожаи, а с середины 1950-х – от половины до трети всего производимого в СССР хлеба. Однако желаемой стабильности, вопреки усилиям, добиться не удалось: в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд, в результате нарушения экологического равновесия и эрозии почв настоящей бедой стали пыльные бури. Попытки мелиорации привели к засолениям и минерализации. Потом, конечно, что-то придумали. Новые методы вспашки или семена какие-то хитрые применили, только сверхбольших урожаев все равно больше не получали. А после распада Советской империи более пятнадцати миллионов десятин… тьфу… гектаров в Казахстане попросту бросили. Или, как тогда говорили, вывели в пастбищные угодья.
За себя не беспокоюсь, а вот возможна ли такая скорострельность у казачьих дульнозарядных фузей, понятия не имею. Так и не удосужился узнать.
Все-таки Васька – стальной человек. Мои ноги еще не перестали гудеть, а пятки огнем полыхать, как он был готов продолжать поиски. Пришлось под оценивающими взглядами казаков вставать и идти.
А вот дальше начинались вопросы. В восьмидесятых годах девятнадцатого века дорогу проложили от «Тайги» на восток, к Анжерским копям. Потом – северо-восток, к Яе, и оттуда уже почти точно на восток, на Мариинск. Инженеры решили обойти с севера единственное препятствие – предгорья Салаира и сэкономить один мост – через Яю, но меня этот путь не устраивал. Мне нужно было на юго-восток, к железу. По гребню малого хребта, между Яей и Золотым Китатом, к Преображенскому прииску. Потом форсируем по мосту Золотой Китат, по дамбе – Алчедат и ползем к руслу речушки Керчь, которая приведет нас к Чебуле. Мой Транссиб становится длиннее на тридцать верст, но я получаю доступ к Ампалыкскому железорудному месторождению. И связываю его с углем.