Изначально Панари был уверен, что оба предмета представляют собой классические артефакты, в изготовлении которых секретов, оно конечно, много, но ничего необычного нет. Сам Коста в изготовлении магических вещей был слаб – природные способности у него почти отсутствовали. Умение работать одновременно с мертвой материей и магией давалось далеко не каждому. Даже хорошие волшебники в большинстве своем пасовали при изготовлении простейшего «вечного» фонаря.
Тот некоторое время непонимающе смотрел на спрашивающего, но все же попытался что-то сказать, запнувшись на первом же слоге. Еще несколько раз получалось лишь беспомощное квакание. Каззо поднял руку, призывая дать ему время и постарался успокоить дыхание.
– Госпожа Гуенко ругалась бы! – испугался Большой Рохо.
– Ну, камизы. Забавно, значит, на севере и востоке Вы, скорее всего, не были, там даже в провинциях Септрери камизу называют рубахой. Так вот, Вы стеснялись ветхой камизы. Сколько я ни встречал витаньери, этот вопрос беспокоил их в последнюю очередь. Пока дырок не становится больше, чем ткани, они будут носить эту одежду, под доспехом все равно не видно, а завтра и убить могут. Не все, конечно, но витаньери в тех ватагах, которые воюют, о внешнем виде беспокоятся мало. О чистоте – тут да, более чистоплотных еще поискать надо. Что это может значить… То, что Вы привыкли к справной одежде. То есть деньги есть, и не те крошки, которые у Вас на поясе. Ага, но в путь отправились в этой одежде… Бежали от чего-то, что не успели захватить смену? И совсем недавно, раз не успели купить новое? Хмм, здесь непонятно. Или хотели так выглядеть? Или кто-то хотел, чтобы вы так выглядели? Стоп, а не от этого кого-то, кто Вас нанял, Вы сбежали? Причем совсем недавно?
Но тот лишь прохрипел в ответ, а зрачки, каждый размером с горошину, закатились почти внутрь головы. Толку от такого собеседника не было, уж понятного ответа точно не дождешься.
Витаньери испуганно оглянулся, но его компаньоны предпочли отмолчаться, каждый нашел, что начать рассматривать на стенах, на полу, а то и на потолке. Селедке пришлось нехотя признать – не слышал вообще ничего.