А потом, как раз после нелепой гибели во время переправы Олло Толстого, Ройсали решил вернуться в Септрери. То, что он из родного для Шаэлью королевства, он понял давно – и выговор, и титул позволяли понять это. Да и весь отряд был из одних септреров, исключая голову – национальность последнего Тойло так и не определил.
И вытащил плотный конверт, набитый бумагами. Здесь Ростримо уже не стал мяться и вскрыл его без лишних раздумий.
Монахи-сатуры, конечно, тоже не птичками божьими были: и контрабандой промышляли, и почтительность к королю у них была… скажем так – не очень почтительная. Попросту говоря, Второго Констебля, приехавшего с податной инспекцией, настоятель назвал такими словами, коими не обученные этикету горожане в дешевых трактирах означают нетвердый уд. То есть, если бы даже брат-святитель Легори заявил грастери Дориону, что он есть вялый стручок, то правая рука Первого Констебля тоже бы обиделся. А так как Легори выразился конкретнее и грубее, Серведо Дорион просто взъярился, стоя перед закрытыми воротами монастыря. Может быть, для сатуров все и обошлось бы некультурной перепалкой, но настоятель приравнял Констебля к королю. То есть и первейшего назвал вялым… кхм… стручком. Таким образом, дело стало уже государственным, и через три дня под стенами разбивал лагерь Третий штурмовой дивизион.
– Это только так кажется, кластаро Нерго. До ближайших селений отсюда идти пешком не меньше двух дней. Кажется, что рядом, но на бумаге. И эта мельтова карта еще!
Те начали убирать мечи и объезжать экипаж. Лупоглазый зыркнул на Панари и пнул заштопанным сапогом по деревянному борту. Снова глухо и железно звякнуло, но никаких других звуков и не было.
– Панари, клошар гос, – показал я на камень слева от дороги.