Бродяга ответом не удостоил, даже не застонал как в первый раз.
Тойло просидел на обочине не больше получаса, как с севера бодрой рысью прискакали солдаты. И можно было бы принять их за обычный патруль, но десятник остановился и внимательно осмотрел сидящего перед ним человека. К счастью, он удовлетворился объяснением про незадачливого масари в поисках городского счастья, но спросил, не повстречались ли на дороге двое мужчин, один из которых по виду солдат или наемник, а второй – чернявый дамнор. Увы, бедный крестьянин ничем не мог порадовать господина десятника, да и дамноров он никогда не видел, так ведь и септреры мы – тоже черноволосые.
Удар был страшный, это Прайло почувствовал. И даже открыл рот, чтобы малодушно завизжать. Но стеганая куртка, уже вдавившаяся в его живот, вдруг стала твердой как камень, и незнакомец, почти пробежавший мимо, упал навзничь, с воем схватившись за руку. Тело агента на мгновение обдало холодом, но он даже испугаться не успел. Потому как теперь уже вастер Шмарсси прыгнул на негодяя, припечатав того к полу. Человек дернулся раз, другой, и у Варконне зашевелились волосы: да он же прилип к паркету! А у начальника, оказывается, в рукаве не просто нож, а целое копье и полк тяжелой пехоты!
Дополнительного человеколюбия эта поездка мастеру не прибавила, лишь утяжелив немного кошелек. Хотя, надо признать, сделка вышла с приличной выгодой, и лишние золотой король и девяносто серебряных принцев – и это уже с учетом скупленного лома! – могли только радовать. Но благодарности к арлийским масари это не прибавило: Панари Коста лишний раз убедился, что люди глупы. А он умный, хотя, как ни неприятно это признавать, не такой, как хотелось бы. И недостаток ума порой оборачивался очень неприятными неприятностями.
Гормо признал, что седла у беглецов он не приметил, а не увидеть его было бы определенно невозможно. Полковник кликнул адъютанта, велев перерыть все вокруг, но найти искомое.
Да, про это легендарное государство, бывшее предтечей всех нынешних королевств, детям рассказывали сказки, наверное, везде. И жизнь там была раем, и хлеб с ветчиной на деревьях рос. Только вот немногие интересовались, а что же было до него.