— Вы все умрете, — сказала Богуслава, запрокидывая голову. Притом она проявила нечеловеческие чудеса гибкости, едва ли не коснувшись затылком спины. На белой шее прорисовались темные вены.
Сидел, пока вода не остыла. И растворившаяся пена осела на стенках ванны серыми грязными хлопьями. Кожа сделалась белой, ноздреватой; и Гавел опасался, что если тронет ее, то расползется она под пальцами. Свечи раскалили воздух; и Гавел пил его: горячий, обжигающий, но невероятно сладкий.
— Опять за револьвер возьметесь? Девушка, учитесь использовать другие аргументы.
…да разве она нынешней ночью не нарушила все мыслимые и немыслимые правила, не говоря уже о законах божеских?
Сам бы и обнимал, если такой умный… но Себастьян оскалился и обвил могучую шею Казика руками.
Как бы там ни было, но купчиху он целовал со всей накопившейся злостью, невзирая на довольно-таки активное сопротивление… пожалуй, несколько увлекся.