— Теперь о том, чем ты займешься в мое отсутствие.
Покидал Кирилло—Белозерскую обитель юный наследник с явной неохотой: за день до отъезда много гулял от одной постройки к другой, время от времени замирая на месте или поглаживая белокаменные стены, а ранним утром попрощавшись с монастырской братией и ее настоятелем, и приняв несколько памятных гостинцев, долго разговаривал о чем–то с отцом Зосимой. Стольника, посланного приказными подъячими напомнить об уходящем времени, царственный отрок ожег таким взглядом, что тот почел за лучшее склониться и отступить — остальные же, кто мог попытать счастья (то есть боярин Канышев и личная челядинка Авдотья) дружно сделали вид, что никуда не торопятся. Кстати, и в самом деле, не торопились. Впрочем ожидание их надолго не затянулось: девятилетний мальчик крепко обнял девяностолетнего старца, тот же в ответ обвил чем–то правую руку отрока, отступил на шаг и размашисто перекрестил.
— Представь, что путешествуя по дороге, ты увидела большой драгоценный камень. Ты его возьмешь?
Посвящается моей супруге Евангелине, красивой, терпеливой и нежной половинке моей души…
«Наверное, тоже, как и я, любят поспать днем. Часик–другой. Хе–хе, третий–четвертый, да еще и не в одиночестве».
А теперь вот, как выяснилось, еще и глазастый. Потому что такой низовой отбив он ему еще не показывал. Зато тот сам мог его увидеть — когда они с постельничим сторожем чуток позвенели клинками, разгоняя застоявшуюся кровь.