Оживший сон оглушил и поразил Виктора так сильно, что мимо его разума прошло и появление небольшой толпы смутно знакомых людей, и их негромкие голоса, и даже осторожные, явно ласковые прикосновения одного из них. С орлиным носом, густой гривой иссиня–черных волос, жестким изгибом губ и почти ощутимым ореолом властности — он трепетно и нежно гладил его по плечу и руке, явно обрадовавшись, когда она у него непроизвольно дернулась. Что–то тихо сказал, перекрестил, еще раз коснулся щеки, вытирая струящиеся слезы, и почти неслышно отступил. Затем… Все с тем же равнодушием и отстраненностью бывший травник наблюдал, как его перенесли из комнатушки в средних размеров залу, быстро и ловко сменили одежду, перед этим попутно обмыв его нынешнее худенькое тельце, и провели что–то вроде медицинского осмотра. Очень небрежного и поверхностного. Затем влили в него пару ложек какой–то кисло–горькой бурды и наконец–то оставили в покое, позволяя измученному разуму потихонечку приходить в себя. И осознавать, что же именно он сделал, — вместо того чтобы убрать преграду ну или (самое большее) хоть как–то помочь мальчишке из своих снов, он попросту его убил!..