Боже, этот запах, она полнила с детства, он был важнее всего в ее жизни, запах дома и дедушки. Она смотрела на стружки, и ей безумно хотелось сделать то, что она любила в детстве, зарыться руками в бархатистость дерева, подкинуть их вверх и кружиться в пахнущем лесом серпантине.
Прошу пояснить, куда бьют, кто стреляет, почему никто не убегает, не прячется в подвал...
- О, глянь, фотка между страниц найшлась. Та це ж Петька, з Урицкої, коли з Афгана прийшов...
Боль впечатывает каждого из нас в монолитный кулак, загибает нас в этот кулак, как пальцы, но не сгибает, сплетает, как лозы, но не ломает. Мы просто не умели воевать. Мы умели любить, петь, сеять, добывать уголь, плавить металл, но не умели убивать. У нас не было врага и не было необходимости сжимать кулак. Нас ударили в спину, предав, и мы, развернувшись, глядя в глаза предающим, подставляли под очередной удар щеки, уговаривая и пытаясь образумить.
Улицы погрязли в скандалах. На каждый выпад, родители мальчика отвечали дракой, бранью, покупкой нового оружия и поощрением малыша. Это называлось — растить мужчину.
Войну нельзя забывать. Нужно помнить каждый ее шрамик, каждого предателя, каждую могилку, каждую потерю. Чтобы потом, ценить мир, но уже по другому. С высшей пробой. Пробой крови.