И хотя очередь улыбалась, я, зажав руку маленькой подставлялы, с замершим сердцем, попыталась уйти в помидорные ряды. Особо проукраинского или антилнровского она не сказала, но лучше свалить.
Началась паника — летят бомбить. Правда, мужики из обоих враждующих лагерей сразу прекратили бабский визг, объяснив, что гул далеко, по гулу — транспортник, поэтому велели закрыть рот. Видать, устав от часового визга, мужская часть стала более толерантна и солидарна в позиции “купить хлеба и валить домой”. Но тут приключилась оказия.
Я разговариваю с компьютером, и он мне отвечает...он живет... дышит... и я чувствую его сердце... я прикладываю ладонь к монитору... и чувствую другую руку... я делаю шаг ...и меня подхватывают руки во Львове и Каменец-Подольском, Виннице и Сумах, Киеве и Черновцах, даже в Москве...
Когда начинался весь этот драмтеатр, с названием ЛНР и Новороссия, когда у нас за огородами стояли русские войска, а стадо полупьяных аборигенов орали в похоронном бюро (у них там был первый штаб) — ура Путину, когда Крым ушел, громко и больно хлопнув дверью, знаете, что было самым страшным — вставать утром и бежать к компу, чтобы узнать в какой стране ты живешь... а потом идти, убеждать, спорить, доказывать, что мы-это Украина, тем, кто ненавидел тебя за это. Было очень страшно потерять Родину. Еще страшнее было ощущение, что ты не нужен никому. Теперь этого страха нет, есть ощущение единства, есть ощущение Украины.
...Всё это я наблюдала сидя на против, так сказать, опорного пункту власти, в тени каштановой аллеи, рядом с потягивающими пиво шахтерами. Один из них, просто сиял, наблюдая картину, вальяжно развалившись на скамейке, в глазах читался восторг, полет, даже какая-то глубокая возвышенность чувств.
Городишко-то маленький, народ знает все правительственные блок-посты, штабы, базы и прочие военно-секретные хитрости. Переночевав с перекличкой и перенумеровавши все ладошки и пятки, народ просек, еда, там, где блок-пост или штаб. И, понеслась...