— Я ценю это, — сказал Вася проникновенно и вдохновенно: он уже «входил в образ».
Из окна третьего этажа выглянул Кен. Это было окно туалета дирекции, его тут в жизни никто открытым не видел.
Будто поддерживая его, на поясе у полицая захрюкала рация. Тот прижал наушник пальцем, склонил голову набок, выслушал новость и выдал в ответ такое, что было бы некорректно повторить даже без законов об оскорблении.
Увидел меня и понял, что упасть мне в ноги выше его сил.
Бумажник был очень толстый, он долго в нем копался, наконец добыл техпаспорт и показал слесарю.
Мы считались на сборке элитой не элитой, но какими-то особенными — поэтому нас регулярно со всех сторон подкалывали и задирали. Когда в курилке, а когда и в раздевалке. И почему-то никогда — за проходной, где нет камер слежения. Цеплялись когда по-доброму, а когда и с претензиями на драку. Иногда с такими претензиями, что приходилось самых наглых запугивать Михалычем. Была версия, мол, это нас провоцируют по указке сверху — чтобы мы налетели и залетели. Согласно Кодексу корпоративной этики, кто первый ударил, тот и дурак. Ну точно как нас в школе учили закону об оскорблении всех уродов всеми словами: умный не дерется, а пишет бумажку-стучалку, что его обидели. Только это по Кодексу он умный, а по понятиям левого берега — нехороший мальчик. Вот на что нас разводили.