Крокодил моргнул. Способность видеть в темноте ушла, красноватый оттенок остался, и мир вокруг казался темно-коричневым. На небе все ярче разгорались гирлянды орбитальных станций и спутников — желтые, теплые.
И, как ни смешна была рисовка перед девочкой, почти ребенком, он гордо показал ей удостоверение на цепочке.
— Ты меня провоцируешь? Как Камор-Бала? А потом расскажешь ему, что я тут наговорил?
— Не знаю, — сказал он чистую правду, звучащую как издевательство. — В обращении к себе я сказал, что на Земле у меня нет будущего. Но не объяснил почему… Кто твои родители, Тимор-Алк?
— Остальные сдадут регенерацию позже, поскольку, по моим сведениям, не все готовы. Сейчас — ужинаем и отдыхаем, потому что завтра опять сложный день: будем сдавать ночное видение и эхолокацию.
Вместе с кровью хлынули картинки и прикосновения, звуки, краски, тени и блики, запахи. Крокодил увидел себя мальчишкой в коротких шортах, на берегу моря, в строю перед инструктором, увидел костер, почувствовал, как стальная цепочка холодит шею, как касается груди деревянная плашка. Увидел девочку, удивительно похожую на Тимор-Алка, в зеленом венке, по колено в реке. Увидел звезды, панели чужих приборов, проносящиеся с дикой скоростью каменные развалины, медицинскую капсулу, где незнакомый израненный человек открыл глаза; увидел одновременно тысячу коротких фильмов о победе и радости, о спасении обреченных и счастливом повороте в последний момент, когда чудо, казалось бы, невозможно. Он не понял и десятой части, но чужие сила и воля захлестнули его и позволили жить.