Старший паромщик поговорил о чем-то с Фритигерном, но, как я понял по жестам, не договорились. С Моней тоже. Тогда он подошел ко мне. Худой, жилистый, в грязной, латанной рубахе и штанах, босой. Ногти на пальцах ног толстые и темные, будто сколки лошадиного копыта.
— Умею, — ответил я. — Но хочу уметь лучше. Чтобы мог один сражаться с двумя и даже тремя.
Аланов цена не удивила. Видимо, они бы такого продали не дешевле. Попросили не уводить его на пастбище и ускакали в степь, навстречу заходящему солнцу.
— Какой ты меткий стрелок! Надо же, попал с такой большой дистанции!.. — льстиво улыбаясь, залился Моня.
Баллиста выстрелила во второй раз. На этот раз был бы перелет, если бы камень не угодил в парус. Не прорвал его, но упал на палубу. Задел кого-нибудь или нет, мы не видели.
— Мне в Солуни за вас много заплатят, — поднял я нижнюю планку торга.