— Скилур, Палак, — шепотом позвал я, — оставьте луки и посмотрите, сколько их там и что делают.
Вечером прискакал алан из разъезда. Сперва он подъехал к Гоару, который уже встал и пошел ему навстречу, и что-то быстро сказал. Аланы признавали меня командиром, доверяли, но докладывали всегда Гоару, как бы предоставляя ему решать, достойны ли мои уши этой информации. Вождь аланов сразу пошел ко мне, приказав вестовому следовать за ним.
— Это точно, — согласился я и подначил гота: — Думаешь, впятером не справимся?
Я попрощался с ним и пошел в парусную мастерскую. Это был большой ангар, в котором на полу были расстелены куски материи, которые сшивали длинными иглами с суровой ниткой несколько мужчин. Женщин не было. Видимо, работа тяжелая. Я нашел хозяина мастерской, узнал у него расценки на паруса из его материала и из своего. Разница получалась значительной. Осталось узнать, где изготовляют парусину — плотную ткань из конопли, потому что в Херсоне я видел только продавцов ее.
Что меня поразило — это легкость, с какой пленные влились в аланский род. За три дня, пока мы медленно добирались до аланского стойбища, гуннские женщины и дети перестали горевать. В их жизни мало что изменится. Та же степь, тот же скот, такой же образ жизни. Только ночевать будут не в кибитках, а в юртах. Разве что мужья у женщин появятся другие. А у некоторых — наконец-то появятся. Дети вырастут не гуннами, завоюют в бою, если сумеют, право считаться воинами, что значит — аланами. Кстати, многие пленники от смешанных браков с аланками, тоже когда-то смирившихся со своей долей. Благодаря пленным и прибившимся аланам, род Гоара увеличился и стал сильнее почти вдвое. И примерно во столько же богаче. Мне нравится, когда мои друзья богаты: не надо выслушивать жалобы на бедность.