Колеса кибитки скрипят громко и надсадно, будто вот-вот отвалятся. Я видел, как их смазывали перед выходом. Не помогло. Наша кибитка последняя в обозе, седьмая. Приятная цифра, по крайней мере, с ней нет отрицательных ассоциаций, как с предыдущей. Я сижу на сиденье, но управляет упряжкой из двух волов мой напарник, скиф по имени Скилур. Моня нанял Скилура и его друга вечером последнего дня, потому что лучше никого не смог найти. Положил им по две с половиной силиквы каждому — отбил перерасход на меня. Скилуру лет шестнадцать. Вооружен двояковогнутым луком и коротким мечом-акинаком. Из брони только кожаная шапка, напоминающая ушанку, и надеваемая через голову, короткая безрукавка из толстой кожи. Темно-русые волосы длинные, схвачены ленточкой в конский хвост. Европейский тип лица, глаза голубые, не раскосые и даже не жадные. На щеках и подбородке светлая юношеская поросль. Худой, но кость не тонкая. На хорошей кормежке должен быстро набрать массу. Характер веселый, легкомысленный. Сильно развитое чувство стада: ни минуты не может быть один. Когда я, устав от его болтовни, иду позади кибитки, начинает общаться с волами. У Скилура мечта купить коня и завербоваться в легкую кавалерию. Когда я сообщил ему, что отказался от такой чести, Скилур посмотрел на меня, как на чудака. Разве нормальный человек откажется от жизни на всем готовом?! Я мало встречал скифов в Херсоне. Скилур говорит, что их вообще мало осталось. Он еще осознает себя скифом, но уже свободно говорит на местной смеси греко-латинского и не знает, что его предки когда-то владели не только теми землями, по которым мы едем, но и многими другими, входящими сейчас в состав Византии и Персии; что одно их имя приводило в трепет народы многих стран; что победили Дария и дали отпор армии Александра Македонского. Когда я рассказывал это, он слушал с открытым ртом. Единственное, что Скилур еще помнил, — это что где-то там, куда мы едем, находятся курганы-могилы его далеких предков.