А ведь, если разобраться: ну на что ей было жаловаться? На что? Королевой сделал? Сделал. Почести королевские ей оказывают? Оказывают. Что я ее — не содержал, что ли? Содержал и — клянусь кровью Христовой! — совсем неплохо содержал. Охотиться хочешь? Пожалуйста. Угодно трубадуров и менестрелей послушать? Изволь. Может, редкостей, диковин всяких не видела? Да ее шатер всегда был завален всякой дребеденью… И ведь, кажется, не докучал своим обществом, так чего же ей не хватало?!!
— Ваше высочество! Лондонские евреи просят вашей аудиенции. Прикажете гнать в шею?
— Джонни, будь любезен… — он моментально вытягивается в седле, едва не чиркнув ногами по неровной булыжной мостовой. — Отправь-ка кого-нибудь из своих ребят посмотреть: а чего это там так визжат? Кто-то что-то опять с евреями не поделил?
Подобные беседы он порывался вести со мной каждый вечер. Но все же частенько мне удавалось их избегать. И во многом благодаря тому, что в качестве врачевательницы мне удалось не только быть представленной милой Марион, но даже с ней подружиться. Это было просто восхитительное чувство, потому что за всю мою взрослую жизнь мне, а не моему титулу, наследству или приданному, другом хотел быть только Юсуф. Но общение с моим дорогим другом сводилось к очень редким встречам, и чаще заключалось в переписке. Правда, те послания, о которых все же становилось известно моему любезному супругу, доводили Ричарда до бешенства, что меня весьма радовало. Муж не понимал, о чем может со мной разговаривать человек, внимания и дружбы которого он сам так долго и упорно добивался. А я не считала нужным ему эти причины объяснять и продолжала переписку, которую муж запретить мне не мог, потому что боялся в глазах Юсуфа выглядеть не столь прекрасным рыцарем, коим сам себя воображал. Но даже самый частый обмен письмами не мог заменить настоящего искреннего общения, в котором я так нуждалась. А вот теперь у меня такая подруга была. У меня — а не у несчастной Беренгарии, королевы Англии… и прочая и прочая.
Тот было сникает, но тут же начинает с жаром доказывать, что он бы перед атакой обязательно бы подал сигнал вызова, и, значит, все было бы по правилам…
Гарнизон палисада насчитывал сотни три солдат, что примерно равнялось по численности первой штурмовой группе, но они были полностью деморализованы взрывом, а потому предпочитали сдаваться без лишних церемоний. Вот мы уже преодолели половину расстояния до главных замковых ворот, вот осталось не более четверти, вот мы уже совсем рядом…