Пока Мокосай возвращался к себе в Иратуг, и шел обратно с кучей народа. – Мы, всем дружным колхозом, – Чужаки, олидикийцы, подгорные ирокезы, и оставленный десяток иратугцев, (даже мне пришлось поучаствовать), – начали вскапывать земли вокруг озера, – все, куда могла добраться вода.
…А в результате всех моих благодеяний, – по мужику будто телегой проехали.
Опять эта моя вечная паранойя зудит, особо ярко проявляющаяся при встрече с умными, а значит опасными людьми. – Это не дикарей цветными картинками дурить, да российской попсой пугать. – Сразу начинают всплывать все мои прежние комплексы, вызывая застенчивость и неуверенность в себе. И приходится буквально ломать и гнуть свою натуру, накачивая организм беспримерной наглостью, и самодовольством, которые в обычное время, мне, как московскому интеллигенту, естественно, – абсолютно не присущи.
Мы ирокезы вышли чуть вперед, поплотнее, как пробку в бутылку вгоняя себя в проход. Справа нас защищала линия укреплений, а слева, – топкий берег, по которому верблюды не пойдут.
– …Потому что они находят мужество умереть в бою, или покончить с ничтожной жизнью. – Подтвердил правильность моей последней сентенции Эуотоосик. – А я оказался жалким кроликом, а не величественным оуоо.