— Из глубины моей бездонной души, — заявляет Ча самодовольно. — Мой щедрый подарок существам, чей меч, увы, заточен лучше языка.
— Её жалеет моя Мать. Она страшно одинока и беззащитна.
Анну мог узнать Ар-Неля по одному запаху — его благовоний и его собственному — в кромешной темноте. Встал — бесшумно, чтобы не сбить ровное дыхание спящим Львятам Льва. Вышел за ним — мимо стоящих на страже волков — тусклый огонёк фонарика осветил физиономию Хенту и спину Ар-Неля — во двор, в сырую, свежую темноту весенней ночи, прошёл от дверей к коновязи — сонно зафыркали лошади.
— В Святой Совет, — подтверждает Хотуру. — Ну да. Спасибо тебе, Ному, — и кланяется Наставнику, а лицо совершенно мёртвое. — Спасибо, божий человек, за заботу о моей душе. А Ику ты приказал порадеть о моём сыне? Ты, конечно, ты… что это я спрашиваю, будто сам не понимаю…
А прибыл Нуллу. Вместо весёлой жизни принялся резко закручивать гайки. Вместо мяса в похлёбке волки получили куски гниющего мяса на лагерной ограде — Третий Львёнок сходу обвинил четверых младших командиров в государственной измене. Весь лагерь понял: по доносам каких-то грязных людишек. Чангранские волки смотрели на местных свысока: комнатные псы Львёнка Нуллу радовались возможности гавкать на ветеранов, участвовавших в нескольких кампаниях. Перспектива войны на севере в таком свете радовала солдат гораздо меньше, чем могла бы.
Наверное, Кирри не посмел бы спросить, но купец сам на него посмотрел. И улыбнулся, как мало кто из взрослых улыбается подростку — придал Кирри храбрости.