— Не ори. Просто — иди за мной. Пока тебя резать не за что.
И мне это тоже очень странно. Во-первых, не регулярная армия, а какая-то посторонняя публика; хотели бы остановить моих варваров на высшем уровне — послали бы гвардейцев. Во-вторых, а зачем мы вообще сдались этим «диким гусям»?
Бэру выслушал эту смесь лести с легчайшей, едва ощутимой иронией или даже насмешкой, жалея, что ему не приходилось раньше разговаривать с северянами: он не понимал, черта ли это национального характера или личная особенность — вот так обратиться к чужому, врагу, да ещё и на его территории. Взглянул на Ча. Ни в его позе, ни в выражении лица, ни в тоне не ощущалось ни тени страха или скованности. Он вёл себя, как дома. Самообладание? Смелость? Глупость?
— Ваши рукописи — упаковал, Учитель, — говорит он. — Но чистая бумага и тушечница — вот тут, в самом верху, в отдельной коробке. Я сразу достану, как попросите.
— Позаботьтесь о мёртвых братьях, — сказал Анну Зухру и данхоретским командирам, оглаживая жеребца. — Обо всех моих мёртвых братьях и сёстрах. Мёртвый Лев станет окончательно мёртв не позднее заката — и его кровь успокоит святые души бойцов, которыми он заслонил от меня свой страх. Лев — не Нуллу, его уже не переделаешь и не простишь.
На который Кирри положили спиной. Не холодный и не твёрдый — но стало страшно до безмыслия, и Кирри снова дёрнулся.