Сколько раз он пытался представить, как это будет, но буксовало воображение.
Шаги во дворе. Потом внизу – прямо под Антоном.
Через пять минут Шницлер продолжил. Следующие двадцать секунд он убирал спайки уже задней комиссуры. Потом опять – кислород и перерыв.
«При жизни А. не был любим. Наружность его не отличалась привлекательностью. Он был малого роста, сухощав, близорук и картав; на губах его играла язвительная улыбка; он был холоден и насмешлив».
– Дывысь, Самохина, – сказал боец, останавливаясь. – Ще один храмотный. В стеклах. А ну стой, сопля!
Наконец в коридоре раздались тяжелые шаги и громыхание – это катили на тележке котел с похлебкой.