– Вижу. – Антон рылся в сумке, проверяя, хорошо ли уложены пластины. – Я пойду, ты догоняй.
– Самый первый большевик, Ленин фамилия. Башковитый мужчина, дело говорит.
Старшая сестра смазала костлявый бок йодом. Младшая прикрыла периферию полотенцами.
– На Морскую, в министерство. Мы, слуги реакционного режима, работаем и по ночам.
Старшие коллеги были только рады сфотографироваться с большим человеком. Знаменский покосился на часы, кивнул.
Из гостиной донесся мучительный приступ кашля, и Антон сразу вспомнил, как у отца утром, за завтраком, хлынула черная кровь. Раньше такое случалось только весной или осенью, а теперь чуть не каждый день. В последний год Марк Константинович отрастил бороду. «Интересничаю», шутил он, но Антон догадался: хочет спрятать ввалившиеся щеки. Из-за бороды стало казаться, что это уже не тот папа, которого знаешь и любишь, а другой человек, и если прежде отец был похож на Пророка с полотна Николая Ге «Что есть истина?», то ныне превратился в призрак с картины «Голгофа» того же художника: уже не человек, тень человека.