Старик облизал ложку, положил её аккуратно на стол, перекрестился на чёрные образа.
К Четырём Буграм подходили на вёслах, через силу перемогая упорно заладивший сиверко. А хоть бы и вовсе не было встречного ветра — всё одно изнемогшим людям долгая работа казалась непосильна. К тому времени чуть не четверть отряда лежали в лёжку, мучаясь трясавицей и злым кровавым поносом. Потому, когда из-за прибрежных островков явились сидевшие в засаде струги князя Львова и на мятежный флот уставились мушкеты столичных стрельцов, многие решили, что здесь и конец так удачно начатому плаванью.
Ничто в Васильевой лице не дрогнуло, лишь взгляд блудливо метнулся, колюче зацепив Семёна, отметив всё разом: драный халатишко, истоптанные сапоги и, главное, — медный ошейник. Как бы не узнавая старого знакомца, Васька процедил что-то по-персидски сквозь сжатые зубы. Персидского языка Семён в ту пору ещё не разбирал толком, но сказанное и без толмача понял — успел отшатнуться, когда аскер замахнулся палкой, чтобы согнать с начальственного пути грязного оборванца.
К тому времени Семён стал одним из лучших огланов в булуке, так что его не только стрельбе учили и сабельной рубке, но и на коне скакать. А это значит, положило начальство глаз на толкового парня, и, ежели в бою себя храбрым покажет, то повышения такому ждать не долго. Хотя, как говорят, с тех пор как султан позволил янычарам жениться, густами и ахджи в булуках обычно становились потомственные янычары — кулоглу. А Семён, хоть и глаз имеет верный, и руку твёрдую, и в фортификации понимает больше других, но вот мулла к нему с подозрением относится и шпионы доносят что-то невнятное.
Блажен, кому отпущены беззакония и чьи грехи покрыты!