Его Безмолвная Речь имела ярко выраженный оттенок неподдельного сочувствия. Вот сейчас я растерялся по-настоящему. Куда больше, чем когда выяснилось, что Лойсо знает о моем союзе с Чиффой. Быть первым в Мире человеком, которого пожалел Лойсо Пондохва, — что за причудливая форма избранничества! Впрочем, даже если бы я, окончательно обезумев, стал хвастать этим на всех перекрестках, мне бы все равно никто не поверил.
Его отказ должен был бы меня огорчить, но мне польстили слова, в которые он был облачен.
Он достал из кармана курительную трубку и принялся набивать ее табаком. Но пауза, вопреки моим опасениям, была недолгой.
— Это ж надо, — говорит наконец Франк. — Бывает же такое. Бедный мальчик. Я, конечно, не тебя имею в виду, а твоего приятеля по имени Лойсо. Далась ему эта мокрая ворона! Вечно так: приснишься человеку, чтобы подшутить над ним, растормошить, напомнить, что реальность непостижима, бессмысленна и одновременно прекрасна, а он с ума сходит, на стены лезет и спешно придумывает, как бы разрушить Вселенную, в которой все так неправильно устроено.
А больше ничего я рассказать о том периоде своей жизни не могу — ни вам, ни даже самому себе, и это мне не слишком нравится. Попробую объяснить почему.
Это было… я даже слова подобрать не могу, ну вот разве что «ошеломительно» более-менее подходит, но и это определение обычно описывает куда менее сокрушительный эффект. Ничего подобного со мной никто никогда прежде не проделывал. Даже воспоминание о том, как Великий Магистр ордена Дырявой Чаши превратил меня при первом знакомстве в драную тряпку, не могло сравниться с этим унижением. В конце концов, в ту пору я был мал, беспомощен и занимал самое низкое положение в орденской иерархии; к тому же я не раз имел возможность убедиться, что с другими дерзкими послушниками проделывали порой куда худшие вещи.