— Только картину мира ты нарисовал очень уж мрачную, — улыбается Франк. — Отчасти ты, конечно, прав, но это далеко не вся правда про живых людей. Примерно одна тысячная часть правды, поверь мне. Чего-чего, а времени для наблюдений и выводов у меня было предостаточно.
Я, конечно, искал облегчения. Принимал возбуждающие зелья, сперва чашками, потом — ведрами; когда они окончательно перестали помогать, стал охотиться на хорошо выспавшихся людей. Пил их кровь в надежде, что мне перепадет хоть немного бодрости. Это действительно помогало — иногда на несколько часов, но чаще счет шел на минуты. А вот убить и съесть выспавшегося человека почему-то оказалось вовсе бесполезной затеей — это, помню, стало для меня большим разочарованием, но конец моим бесчинствам, конечно же, не положило.
Когда способность упорядочивать хаос, вернее, создавать для себя более-менее убедительную иллюзию порядка отчасти вернулась ко мне, я обнаружил, что стою посреди каменистой, бесплодной долины, со всех сторон окруженной унылыми холмами. Здесь было невыносимо жарко, а небо имело цвет бледного пепла, словно беспощадное солнце давным-давно выжгло его дотла. Прямо передо мной плясали два высоких столба пламени, ослепительно белый и изумрудно-зеленый. Это было фантастически красивое зрелище; по правде говоря, я бы дорого дал, чтобы увидеть его еще раз, хотя бы когда-нибудь.
Он замолчал, я кивнул, давая понять, что готов слушать дальше.
Я слушал его молча. Медленно вдыхал, медленно выдыхал. Сам не заметил, как вошел во вкус, мне больше не хотелось поскорей покончить с этой тягомотиной. Поразительно, если учесть, что в ту пору почти всякое монотонное действие, длящееся дольше дюжины секунд, наводило на меня неописуемую тоску.
Я молча помотал головой. Дескать, можете на меня положиться.