– Почему? Почему поздно? – спросила Надежда Игоревна, хотя ничего такого спрашивать не собиралась. Слова словно сами слетали с ее языка.
– Дома, – тут же выпалила она в ответ. – Где мне еще быть?
Колосенцев расхохотался и небрежным жестом взъерошил густые рыжие волосы на затылке Дзюбы.
– Должен ли я вас понимать таким образом, что вы мое ходатайство об освобождении из-под стражи не удовлетворите, если я его подам?
– А дальше… У вас было трудное время, где-то лет с четырнадцати-пятнадцати вы были оторваны от дома, жили с чужими людьми. Вот, собственно, и все про ваше детство.
Гена Колосенцев играл первую скрипку, докладывая о беседах с наследниками Чернецова, а Роман то и дело встревал с какими-то дополнениями и уточнениями, которые Геннадию не казались существенными. Он грубо обрывал Ромчика, иногда добавляя что-нибудь язвительное или издевательское. Когда дело дошло до Валерии Михайловой, Роман вмешался и стал рассказывать о своих находках. Гена болезненно морщился и кривился, и тут Рыженко не могла с ним не согласиться.