— Нацисты тела, — повторил он. — Нет, не слышал. Но сказано метко.
Дон Кож-Ахмед Нухаев снова улыбнулся своей зубастой и, в общем-то, невеселой улыбкой и стряхнул пепел в крышку от майонезной баночки.
Эти двое тут же поздоровались с ним и представились. Дотти разохалась, увидев порез на ноге Вэла, усадила его на пенек перед их маленькой палаткой и принялась копаться в убогой аптечке. Найдя йод и еще какой-то антисептик, она закатала брючину на поврежденной ноге, промыла рану, сказав, что нужно будет наложить швы, а потом наложила тугую бинтовую повязку.
— Но в Европе такие социальные программы действовали на протяжении нескольких поколений, — заметил Сато.
Ник левой рукой загородил лицо и глаза от брызгов крови и мозгов, затем поднес «глок» к голове парня, чьи глаза расширились. Между дулом и бледным лбом оставалось три дюйма. Ник нажал на спуск.
— И не менее четырех камер в каждой спальне и туалете, — сказал Сато. — На этом этаже было шестьдесят шесть камер. А всего в здании — двести тридцать.