Слон Эмилио, защищенный ладьей, взял одну из пешек Леонарда.
— Я был в синагоге четыре раза за всю жизнь, Хулио, — тихо сказал Леонард. — Три раза приглашали друзья по случаю бармицвы их сыновей. Один раз — на заупокойной службе по умершему другу. Никто из этих друзей и знакомых и не подозревал, что я — еврей, особенно первые из них. Им пришлось показывать мне, как надевать кипу — такую шапочку. Я неподходящий еврей для такого вопроса.
Ограды, минные поля, вооруженные патрули и таможенные посты располагались вдоль самого высокого горного хребта, в трех милях к юго-востоку от Боулдера. За этим последним высоким гребнем, по мере спуска в долину, красота города и окрестностей становилась все очевиднее. Цвет листвы на деревьях делался другим; предгорья у гигантских песчаниковых утесов — Флатиронов густо поросли зелеными соснами. Высокие пики и треклятые ветряки исчезали из виду во время спуска к городу. Воздух здесь был прозрачнее и свежее, чем сто пятьдесят лет назад.
— Оставь один мини-беспилотник на месте и сделай так, чтобы все три его лазера высветили танки, — вполголоса сказал Сато человеку, сидевшему в противоударном кресле: том самом, о которое опирался Ник, чтобы не упасть. — Остальные выведи из пределов досягаемости.
Ник упомянул об этом географическом совпадении. Поэт покачал головой.
Первым делом он отметил, что не валяется среди разлагающихся тел на краю денверской муниципальной свалки номер девять. Вокруг стояла темнота. Ник лежал в освещенной палатке, открытой с боков, на койке, застеленной чистыми простынями. На лице у него было что-то… чистая кислородная маска. Ник сорвал ее свободной левой рукой.