— Попрощаться? — Удивился я. — Но вы собирались как-то передать мне свое могущество, и эту загадочную «связку ключей» от человеческих сердец…
— Я не люблю, когда меня убивают. — Вяло возразил я.
Для начала я завел речь о таинственных убийцах и моей руне, которая наконец-то их остановила. Поначалу Олимпийцы довольно холодно отнеслись к моему сообщению о том, что эта опасность миновала — они попросту не могли в это поверить. Я не стал на них гневаться: когда дела идут все хуже и хуже, хорошие новости раздражают, как нелепые пожелания долголетия у одра смертника. Так что они предпочитали считать спокойствие минувшей ночи счастливой случайностью и гадать, кто следующий: иногда обреченный боится надежды, которая может причинить боль тому, кто от нее отвык, часто — напрасную… Но Афина подробно рассказала своим родичам о том, как пронзительно визжала маленькая темнолицая девка с веретенами, напоровшись на мою руну на пороге дома. Упомянула она и незнакомца, который явился невесть откуда, чтобы сообщить нам имена наших убийц и снова исчезнуть.
— «Может быть даже хуже» — как это верно замечено! — Саркастически хмыкнул я.
Тем не менее, я все равно терпеть его не могу — чем дальше, тем больше. В глубине души я вынужден признать: мне не нравится что мы с ним немного похожи. Этот смертный, каким-то образом умудрившийся растянуть свою жизнь на почти бесконечно долгий срок и даже ускользнуть от человеческой судьбы своих соплеменников, великий хитрец и храбрый воин… А я предпочитаю оставаться единственным хитрецом среди простодушных воинов — просто потому, что так было всегда!
— Не самое бессмысленное занятие! — Улыбнулся я. — Просто никто не пробовал делать это достаточно долго — даже алхимики, которые каких только глупостей не натворили в поисках своего философского камня… Что касается предложения Одина, оно мне не нравится. Не могу объяснить, почему… вернее, могу, наверное, но не сейчас. Я ведь сплю и вижу сон — ты не забыла?