Она ничего не поняла той ночью в середине апреля, когда он вернулся из поездки в Вашингтон.
— Не беспокойтесь, мисс Таггарт! Мы защитим вас от него!
В лифте они тоже молчали, единственным звуком были щелчки индикатора, указывающего этажи по мере спуска.
Они сидели рядом на полу, склонившись над чертежами, которые он расстелил перед ней, и разглядывали переплетения линий — с тем же жаром и увлечением, как когда-то рассматривали груды металлолома на свалке.
Именно простота и легкость тона, обыденность манер, делавших ее присутствие привычным в рамках заведенного порядка, чем-то давно освоенным ими, именно все это и придавало его обращению особый смысл и значение в ее глазах — и еще сознание, что он чувствует то же самое.
Немного погодя это знание потеряло свой блеск, остались лишь страдания и прижатые к простыне ладони; она почти равнодушно подумала, что, быть может, и он не спит и его терзает та же боль.