— Чем определяется количество поездов, которые данная дорога обязана иметь на ходу? — спросила она.
Франциско достал из буфета три стакана, потом внезапно замер, как при неожиданной мысли. Он поставил один стакан на стол, потянулся за двумя серебряными кубками Себастьяна Д'Анкония и поставил их рядом.
— Да… туда… И я… я пополз… пополз вверх… я хотел… хотел продержаться, пока не расскажу все кому-нибудь, кто сможет рассказать вам. — Его искаженное болью лицо внезапно разгладилось; он улыбнулся, в голосе послышалась живая нота торжества, и он прибавил: — И я это сделал. — Потом тряхнул головой и спросил совсем как удивленный ребенок, сделавший неожиданное открытие: — Мистер Реардэн, так, наверное, и чувствуют… когда чего-то очень хотят… просто очень хотят… просто очень хотят… и делают?
— Все ли присутствуют? — уточняла она у бригадира.
— Надо сделать все так, — шептал Висли Мауч, — что бы никто никогда не узнал…
Исходите из того, что стремление к счастью — единственная нравственная цель вашей жизни и что в счастье, а не в страдании, не в бездумном потакании себе, а именно в счастье — доказательство вашей нравственной ценности, так как в нем — доказательство и результат ваших непрестанных усилий осуществить свои идеалы. Счастье — это ответственность, которой вы страшились, оно требует умственной дисциплины, которую вы, не умея ценить себя, не практиковали. Убого-тревожная рутина вашей повседневности — вот расплата за то, что вы избегали осознать ту истину, что нет в душе замены счастью, что нет труса презреннее того, кто бежал с поля битвы за свою радость, побоялся утвердить свое право на жизнь, не нашел в себе силы духа и жизненной силы, хотя бы той, что есть у цветка и птицы, стремящихся ввысь, к солнцу.