Афина саркастически усмехнулась краешком марлоновского рта и вышла из комнаты.
— Я был занят. — Усмехнулся он. — У меня, знаешь ли, довольно беспокойная работа: она отнимает все мое время… И потом, я как-то почти забыл, что вы есть на свете — только не сочтите, что я хочу вас обидеть, ребята! Я просто стараюсь быть честным — надо же когда-то и этому учиться… Я и о себе-то забыл, не только о вас! А сегодня вспомнил — спасибо Посейдону и его дурацкой субмарине!
— Множество юношей предаются мужеложеству, выстроившись в ряд, один за другим. — Невозмутимо начала эта потрясающая кошка. — Каждый ублажает впередистоящего, в то время, как стоящий позади, ублажает его самого.
— Даже не знаю, что вам сказать! — Растерянно признался я. — Об этом мне ничего не говорили, а я как-то не поинтересовался. Но вполне может оказаться, что среди наших противников окажутся и они. — Я подумал, что у этого парня наверняка будут серьезные проблемы. Дракула он там, или нет, а в его время люди отличались глубокой религиозностью: спасение души, и все такое…
Я повернулся и пошел прочь — в ту сторону, где не было никакой толпы, только вдалеке паслись несколько белоснежных дромадеров, хозяев которых я уже как-то незаметно привык считать своими друзьями… Я чувствовал себя очень усталым и одновременно таким легким, что хотелось набить карманы камнями, чтобы ветер не унес меня как воздушный шарик — как любой человек, только что успешно закончивший тяжелую, но очень нужную работу, которая долгое время висела на нем невидимым, но тяжелым грузом…
— Нам всем было несладко этой ночью. — Тихо сказал я. Впрочем, я не сомневался, что мой голос слышен каждому, кто хочет его услышать. — Я знаю, что вы ощутили, когда увидели восход почти полной луны — возможно, самый последний на нашем веку — потому что и мое сердце сжалось от тоски и тревоги… Мы дураки, ребята: нам следовало обрадоваться. Наше долгое путешествие подошло к концу, и это самая лучшая новость, на какую мы могли рассчитывать! Все становится на свои места. Мы наконец-то знаем, что у нас совсем нет времени — но его у нас не было никогда, с самого начала. Время, которое у нас якобы есть — самое лукавое из наваждений, и хорошо, что оно рассеялось, мы и так слишком долго позволяли ему нас дурачить… Все, что у нас есть — это одно-единственное мгновение, и уж оно-то по-прежнему в наших руках! Это мгновение может стать минутой слабости, или часом силы — все зависит только от нас.