Впрочем, мои манеры тоже оставляли желать лучшего: кажется, я рычал от удовольствия, когда неописуемо чудовищные клешни, в которые превратились мои руки, разрывали в клочья этот сгусток живой тьмы. Я жадно впивался зубами в невидимые, но осязаемые, дрожащие от боли тугие волокна, которые — тогда я знал это без тени сомнения! — были чем-то вроде артерий этого древнего существа, вызванного к жизни не то гневом Сетха, не то просто причудливой прихотью моей стервозной судьбы…