— Потому что любил ее. И эта любовь погубила империю! — безжалостно закончил Ермаков. И неожиданно спросил: — Мики, а подумывал ты в Перми, чтобы где-нибудь укрыться, спрятаться. Ведь у тебя было где?
— Вчера я получил экстренную телеграмму из Читы от одного генерала. Вологодский назначает его моим заместителем, то есть первым помощником. Он будет командовать авангардом в наступлении на Красноярск.
— Шмайсер, не надо! — Генерал остановил немца, который с нехорошей улыбкой надвинулся на упрямого краскома. Фомин прекрасно понимал, что немец выбьет из него всю нужную информацию, но ему было просто жаль Рокоссовского — короткое знакомство с ним в прошлом-будущем оставило на душе добрый след.
— Он знает это намного лучше меня, да что там говорить. У меня только представление о том. Хотя я, в отличие от него, академию закончил. Не может он это знать, но знает же ведь! Константин Иванович мне рассказал, ничего не утаивая, как он готовил Глазковскую операцию, как осуществил прорыв бронепоездов, как наладил взаимодействие между флотом и армией. С вами, Михаил Иванович, вы же воевали вместе и видели, как он действует! Это военный гений! Да, господа! Я выполню любой его приказ! И нет стыда признаться, что у него есть чему поучиться даже заслуженным генералам! Я отвечаю за свои слова!
От вопроса Константин замялся — он уже понял, кто этот генерал, но вот сказать ли ему об этом?
— Вернее, умерла его душа, что сама еле теплилась и отделилась от живого тела! А ее место заняла моя душа, что загибалась в умирающем теле! Ты ведь хотела правду?! Тогда получи ее! Только одно прошу — не считай меня безумцем!