— Я, господин капитан-лейтенант, — Генрих немедленно отозвался на русском языке, за долгие годы плена он на нем научился говорить почти без акцента. И замер, вперив взгляд в офицера.
— Я понимаю, — Михаил в одно мгновение стал серьезным. Взгляд впился в друга, требуя объяснений.
Та же контрразведка в руках Арчегова, война же идет. Тыловые и запасные формирования — опять его епархия. Все сладкое прибрал на себя ротмистр, а что оставил — соль да полынь, всю грязь разгребать, да непосильной работой надрываться.
Арчегов отошел от окна и нахмурился. Криво улыбнулся — «привыкай, брат, к почету. По „железке“ с бронепоездом ездить будешь, с постоянной охраной ходить, да почетный караул приветствовать. Ныне ты не хухры-мухры, а военный министр и командующий армией. Удавиться можно».
— И меня прости, государь! — рядом встал на колени и сын, уставив на царя лицо, обезображенное сабельным ударом. — Запорет деда, без жалости запорет, меня и тятьку!
Даже сейчас, когда страна охвачена огнем гражданской войны, больше честности и совестливости, чем в будущие благополучные «рыночные» времена. Да и многое другое — тут Константин усмехнулся, вспомнив, как купил в магазине, а было это аккурат в 93-м году, палочку французской колбасы в блестящей вакуумной упаковке, совершенно неизвестной у нас, а потому и нахваливаемой (западное ведь качество). А заодно, чтоб веселее было, только появившегося в продаже спирта «Рояль» — он тогда приехал погостить к матери в Иркутск — литровую бутыль.