— Армия на пределе сил, она полностью обескровлена. — Военный министр Арчегов говорил спокойно, однако голос сделался настолько скрипучим, что всем сидящим за большим столом для совещаний стало ясно — командующий еще сглаживает обстановку.
Монархические симпатии, несмотря на восторженно принятую три года назад революцию, были видны невооруженным глазом. Те же рабочие высоко ценили золотые с позументами «царские кафтаны», которые в прежнее время даровались императором самым лучшим оружейникам. И в крестьянских домах, особенно в старожильческих, на стенках висели портреты царствующей семьи, как и здесь в комнате. Причем рядом с покойными Николаем и его сыном Алексеем располагался портрет Михаила Александровича — в эполетах, парадном мундире, лоб с залысиной, без усов и бороды.
— Логично. Я думаю, тут вы правы. — Михаил в задумчивости почесал пальцем переносицу.
И поверстанное крестьянство вряд ли уговаривать придется — все наделялись полным казачьим паем в тридцать десятин, освобождались от налогов и переводились служить в пластуны, где затраты на снаряжение были в 5 раз меньше, чем конным казакам. Сплошная выгода от перехода…
— Императорской. И вернулись там к чинопроизводству до марта семнадцатого. Вот так-то! Наш «фон» Бимман со мной согласен — он тут по своей линии всех подряд шерстит.
— Господа офицеры! — Отчаянная команда кого-то из опомнившихся штабных хлестанула кнутом. Все с оторопелым видом посмотрели на Семена Федотовича, вернее, на его широкие плечи, в золотом сиянии генеральских погон с императорскими вензелями.