Убыр не смог выскочить сразу наверх или сбоку. Невбитым вглубь остался крохотный участок холмика с дыркой от выдранного цветка. И он попер головой в эту дырку – прямо мне в руки.
– Н-ну, найдется зачем. Ментов не знаешь еще, молодой. Им попади в руки – и все найдется: и зачем, и почему, и на сколько.
Внутри лежал кинжал. Ну, не кинжал, а офигенский такой нож: тонкий, с темной резной ручкой, кажется, костяной, и в потертых кожаных ножнах. Небольшой, чуть длиннее моей ладони – и очень старый. Будто экспонат из нацмузея.
А меня дернули вперед и вбок. Я улетел и грохнулся на скамейку через два ряда. Опять удачно, не поломавшись, не расквасив затылок – и сумев вскочить. Чтобы увидеть, как тварь в теле Марат-абыя длинным плавным движением отпадает от Эдика, разворачивается к удмурту и легко стукает его обеими руками по ключицам.
Я бы его не заметил – под ноги смотрел, а надо было сильно в сторону. Не было съезда с дороги или растоптанной обочины. Просто за очередной проплешиной стоял частокол не из живых и здоровых, а из тонких и срубленных стволов. А далеко за ним разодранным черным конвертом раскорячилась изба. Она казалась не сильно большой на фоне здоровенного двора и особенно леса вокруг. Но ничего, мы с Дилькой как-нибудь вместимся. Плохо только, что никакой протоптанной дороги к частоколу видно не было. Не то что мне траву топтать тяжело. Но получается, никто в этот дом давно с дороги не заходил. Стало быть, никто сюда продуктов не подвозит и, по ходу, не живет.